Рон Визнер: «Мало кто знает, что он был бесстрашен»

Так как новостей, заслуживающих публикации, в последнее время немного, а новые поклонники у Майкла появляются все время, мы решили начать публиковать на сайте и, тем самым, собирать в архив кое-какие из более старых, но интересных историй о Майкле от его коллег, друзей, фэнов или даже случайных знакомых. Начнем с воспоминаний Рона Визнера, бывшего менеджера Майкла Джексона, который поделился историей работы с Королем поп-музыки в своей книге Listen Out Loud: A Life In Music — Managing Mccartney, Madonna, and Michael Jackson.

Майкл какое-то время до смерти боялся летать, а это означало, что в первые два тура Джексонов мы ездили автобусом, и я вам скажу, что ваша жизнь не была полноценной, если вы не ездили в автобусные туры старой развалюхой. Тур-автобусы в 1980 году и в подметки не годились шикарному европейскому транспорту, который мы видим сегодня — с мягкими диванчиками, креслами, спутниковым телевидением, видеоиграми, туалетами и микроволновкой. Тогда это были просто автобусы, точка. Были, конечно, кресла, было несколько коек, где можно было спать, а еще — черно-белый телевизор с шириной экрана 10 дюймов, магнитофон и, если повезет, видеоплеер. У нас он был, и Майкл захватывал его целиком после концертов и безостановочно крутил кассету с записями выступлений Фреда Астера, Чаплина, Джеймса Брауна и Джеки Уилсона. Он сидел перед крошечным экраном, полностью поглощенный искусством этих исполнителей, и порой они так вдохновляли его, что он начинал повторять их танцевальные па в проходе между креслами.

Через пару часов этого дела Рэнди, Марлон или кто-нибудь еще выходил в переднюю часть автобуса и орал на Майкла: «Да сколько ж можно!» Обычно Майкл только хихикал, и это бесило братьев еще больше, поэтому тот, кто первым восставал против этих просмотров, хватал видеокассету и грозился сломать ее. Майкл начинал истерить едва ли не до слез, так что пленку так никто и не решался уничтожить. Вообще следует отметить, что братья Майкла никогда не были настолько преданы своему искусству, как он. Да, они вовремя приходили на репетиции и делали все, что от них требовалось, но никто из них никогда не занимался дополнительным изучением вопроса. Майкл же учился постоянно, он считал, что история искусства должна быть у него в крови, а иначе ему не удастся ошеломить и потрясти публику. Его энергия в те годы просто зашкаливала, я никогда не видел ничего подобного ни до, ни после него. Я говорил друзьям, что Майкл явно какой-то инопланетянин, он не может быть одним из нас. Однажды я даже сказал это Майклу, а он хихикнул и ответил: «Ой, Рон, это смешно». Думаю, ему нравилось, что его называют инопланетянином. Его сосредоточенность, внимание к мельчайшим деталям и рабочая этика намного превосходили стандарты обычных земных людей. Он хотел быть лучшим, а затем превзойти и этот уровень. Он хотел войти в историю, и продать больше всего билетов, и создать самые лучшие видео, и получить самые хвалебные отзывы, и ему прекрасно было известно, что для достижения всех этих целей ему требовалось усердно трудиться и мыслить на шаг вперед, чтобы обойти любого, кого он считал ближайшим конкурентом. Что же касается остальных братьев Джексонов, их интересовали в основном деньги.

Когда мы были не в студии, Майкл Джексон был, мягко говоря, эксцентричным, отчасти потому, что он жил в мире, до отказа заполненном музыкой. У него был дар, и дар этот был уникален, его не было больше ни у кого в этом мире, и Майкл не мог его выключить. Я каждый день напоминал ему, что нужно отдохнуть, лечь поспать, я пытался заботиться о его здоровье, но он просто не мог это сделать. Если ты никогда не видел такого человека и не был рядом, чтобы наблюдать (а мало кто из нас имел такой уникальный опыт, потому что такие, как Майкл — большая редкость), то ты просто понятия не имеешь, что это такое. Отчасти это было потому, что Майкл обладал сильным пристрастием ко всему, чем увлекался. Пристрастие к написанию музыки, по большому счету, вещь хорошая. Помимо этого, он был буквально одержим Уолтом Диснеем и Диснейлендом. Майкла пригласили выступить на праздновании 25-й годовщины открытия парка, но я имею в виду не просто съемки обычной спецпрограммы для телевидения. Речь шла о шести полных днях в отеле Диснейленда, и как по мне, это было так же весело, как клизма (черт, двух дней было бы вполне достаточно). Но Майкл чувствовал себя как в раю. Он хотел еще и еще. Каждое утро перед репетицией он ходил кататься на всех аттракционах, на которые только успевал забраться, и все время, пока катался — орал как сумасшедший, словно ему было 10 лет. Больше всего он обожал горки Space Mountain, он катался снова, и снова, и снова. Однажды он затащил меня на этот аттракцион два раза подряд и попытался было затащить и в третий, но я посмотрел ему в глаза и сказал: «Майкл. Хватит». Для него и этого было мало.

****

Считаю ли я, что Майкл Джексон был нормальным человеком?
Ни в коем случае.
Считаю ли я, что он был педофилом? Нет.
Думаю ли я, что у него были проблемы? Вне всяких сомнений.
Считаю ли я, что он был несчастен? Да, во многих аспектах.
Кажется ли мне, что он был бы куда счастливее, если бы с момента его ухода из группы и до дня его смерти у него был кто-то, кто присматривал бы за ним? Да, однозначно.

Мы с Майклом хотели нанять Куинси Джонса в качестве продюсера первого сольного альбома, но большие шишки в Epic Records сопротивлялись, и это обескураживало. Да, Куинси был известен как джазовый аранжировщик и композитор – и это вполне понятно, так как он работал со всеми крупными звездами, включая Эллу Фицжеральд, Каунта Бэйси и Кэннонболл Эддерли – но в его арсенале также были поп-, рок- и R&B-стили, к примеру, в его работах с Рэем Чарльзом, Литтл Ричардом и Билли Престоном, не говоря уж о целом ряде фанковых сольных альбомов, которые он записал на A&M Records. И если ты работал на руководящей должности в крупной звукозаписывающей компании в 1980 году, ты должен был это знать. Они должны были осознать, что заполучить Куинси Джонса в качестве продюсера на этот проект – значит сорвать крупный куш.

Но в Epic считали, что Куинси слишком стар для Майкла, который, по их мнению, был этаким сладким мальчиком с музыкой, рассчитанной на подростков, и которому нужен был точно такой же продюсер. Им казалось, что Куинси совершенно не ориентируется в том, что нынче слушает молодежь, а это, разумеется, не соответствовало истине, ибо нельзя попасть в лучшую двадцатку альбомов, если тебя слушают исключительно люди, которым за тридцать (а альбом Куинси 1978 года Sounds…and Stuff Like That! занимал 15-е место в хит-параде Billboard Top 200). Майкл был непреклонен: Куинси должен быть продюсером, и точка, а это значит, что я отстаивал то же мнение, поэтому мы встретились с крупными шишками лейбла, включая гендиректора Дона Демпси. Я несколько раз пытался выжать из них конкретную причину, почему они не хотят брать Куинси в продюсеры этого альбома, но ответ каждый раз был один и тот же: «Мы просто не чувствуем, что из этого что-то выйдет». Они не понимали, что у Майкла было конкретное видение альбома – что вместе с Куинси они сумеют создать продукт, который выйдет за пределы конкретной расы, возраста и жанра. Таких целей невозможно достичь с продюсером-однодневкой, пусть даже и очень популярным сегодня. Нужен кто-то с опытом, глобальным видением – плюс кто-то, кто состоит в хороших отношениях с самим Майклом. У Куинси был полный набор этих параметров.

Неудивительно, но Джо Джексон усугублял и без того непростую ситуацию. По целому ряду причин он также не хотел иметь с Куинси ничего общего – в основном потому, что Джо понял, что Куинси внезапно превратился в этакого суррогатного отца для Майкла. Черт, да все вокруг это видели, они были так близки, даже заканчивали друг за друга фразы. Такой дух невозможно купить или выработать. Можно нанять самого крутого продюсера в мире, но если у него нет контакта с артистом, ничего не получится. И когда Джо понял, что здесь для них двоих места нет, он попытался сделать все, только бы не допустить Куинси на этот проект.

Переговоры длились пару месяцев, а поскольку у каждой из сторон было мощное эго, ситуация часто становилась довольно жесткой. Будь я на месте Куинси, уже давно бы свалил, поскольку отношение к нему было не самым лучшим, но он хотел эту работу и эту должность, и собирался приложить все усилия, чтобы ее заполучить. В итоге мы прибегли к банальному шантажу и пригрозили, что разорвем контракт с лейблом (последний альбом Джексонов, Destiny, продал всего пару миллионов копий, так что нам было чем грозить; не уверен, что мы могли беспрепятственно разорвать контракт, но если бы попытались, то Epic оказалась бы втянута в длительное судебное разбирательство). В итоге, после многочисленных скандалов, компания согласилась на наше предложение. Думаю, немалую роль тут сыграло и то, что Куинси не потребовал большой аванс. Ну, или же их просто достало выслушивать, как я ору на них по три часа каждый день.

Едва пыль улеглась, и мы занялись подготовкой к работе, все почуяли, что этот проект выйдет далеко за рамки обычного альбома. Взаимодействие между Майклом и Куинси, когда они обсуждали музыку, электризовало пространство. Иногда ты берешься за проект, вообще не зная, что из этого выйдет; про некоторые другие проекты ты уже заранее знаешь, что это будет кошмар, а про какие-то можно думать – «ну, вроде должно быть неплохо». Но очень-очень редко попадается проект (если вообще попадается), когда ты чувствуешь, что музыка превзойдет все, что ты слышал до этого. Так было и здесь. (При всем этом невозможно предсказать, станет ли альбом или песня хитом. Если бы я мог рассчитать формулу успеха песни, мир стал бы намного лучше для всех нас.)

Рабочие сессии в студии – то еще зрелище; Майкл и Куинси стремились к абсолютному совершенству, от реверба в партии ударных до эквалайзеров в басах и обработки вокальной партии. Их целью было создать смесь соул-, R&B, рок- и поп-звучания с примесью джаза, и чтобы это сработало (т.е. привлекло обширную мейнстримную аудиторию), все должно было быть в точности так, как надо. Абсолютно все. Последние пять с лишним лет в хит-парадах лидировал стиль диско, но его время уже заканчивалось, так что пришла пора заполнить эту нишу. У нас была только одна попытка, так что, само собой, все нужно было сделать правильно с первого раза.

Майкл и Куинси настаивали на том, чтобы не использовать компьютеры при записи. Они брали только опытных музыкантов – Джордж Дюк, Дэвид Фостер, Грег Филлингейнс и Ларри Карлтон, среди прочих. Куинси постоянно вызывал этих ребят в студию, когда им требовалось что-то поменять, потому что это нужно было делать сразу же, как возникала какая-то новая идея. В сотрудничестве Майкла и Куинси не было места для проявлений эго. Они делали все, что необходимо было сделать для достижения конкретного результата, и продолжали возиться с треками столько, сколько нужно. Я в точности не вспомню, сколько раз я слышал, как кто-то говорит: «Давай еще раз». Этот альбом стал их жизнью.

Во время работы в студии Куинси выступал прожженным ветераном — спокойный, неторопливый лидер, работать с которым было одно удовольствие. С Майклом работалось так же легко, хоть и совсем иначе – невзирая на то, что это был его первый альбом, в котором он выступал творческим центром, душой и сердцем. Он не был настолько спокоен и нетороплив, как Куинси, но он был сосредоточен, целеустремлен и уверен в том, что делает, так что я знал, что мне не придется беспокоиться за него… что оставляло мне массу времени для беспокойства обо всем прочем.

В мои обязанности входило быть этаким «привратником» Майкла Джексона – т.е. делать так, чтобы его никто не беспокоил и не выбивал его из творческого процесса. Я говорил Майклу: «Я буду отражать все дерьмо. А вы, парни, делайте то, что должны». По большей части, источником дерьма выступал Джо Джексон. Он заявлялся в студию без всякого повода, или звонил мне и жаловался на что-то, или же отправлял в студию одного из своих подозрительных типов. А уж подозрительных типов у него в друзьях было предостаточно – он притягивал всяких ублюдков будто магнитом.

В мои обязанности также входило возить Майкла. Поскольку он не водил машину, я забирал его из дома и вез в студию, а потом либо оставался тусоваться с ними на час, два, пять или пятнадцать, либо ехал обратно в офис и пытался сосредоточиться на чем-то, кроме этого альбома… а это было трудно, скажу вам откровенно, поскольку я знал, что в студии Вестлейк в это время творятся чудеса. Я знал, что едва альбом попадет на улицы, он станет новым примером для подражания в поп-музыке.

Когда им показалось, что они полностью довольны всеми треками, Куинси и Майкл смикшировали альбом, после чего Куинси в бесконечной мудрости своей заявил: «Мы слишком погрязли в этом проекте. Давайте-ка отдохнем от него немного, вернемся через две недели и послушаем на свежую голову». Через две недели они переслушали альбом и практически полностью пересобрали его, и к черту все сроки. (Не помню, насколько сильно они опоздали со сдачей, но, блин, они опоздали, можете не сомневаться.) И для меня это очередное доказательство того, что Куинси Джонс – истинный артист; любой истинный артист – музыкант, художник, писатель, дизайнер – всегда сомневается в своем искусстве. Он всегда думает: а что если я сыграю до-диез вместо фа-диеза, а ну-ка я использую лазурный цвет вместо синего, что получится? Возможно, они найдут ответ на эти вопросы, а, возможно, и нет, но они всегда, всегда будут думать о том, как улучшить свою работу. Впрочем, невзирая на это, они всегда наверняка знают, когда работу можно назвать законченной, и именно здесь Куинси действовал решительно. Майкл мог возиться с треком неделями, поэтому кто-то должен был сказать ему: «Все окей, а теперь беремся за следующую песню». (Даже когда Rock With You стала суперхитом, Майкл продолжал жаловаться, что он мог бы развернуть песню и так, и сяк, и этак, и развивать ее в сотне других направлений. Песня была номером один во всем мире, а он все еще был ею недоволен. Но таков Майкл.)

У Майкла и Куинси была конкретная творческая задача – создать музыку для всех. Они считали: если вам нравится соул, R&B, рок, поп, диско или джаз, эта пластинка как раз для вас. (Разумеется, именно Куинси следует отдать должное за львиную долю этого разнообразия, поскольку он продюсировал, писал и аранжировал треки практически во всех музыкальных стилях двадцатого века. Но следует отметить, что тогда было крайне мало исполнителей, которые звучали бы естественно в каждом из этих стилей, и мне на ум приходит только Майкл – он мог это сделать даже при таком разнообразии стилей.) Руководство лейбла не слишком хотело инвестировать столько денег, времени и сил в Off The Wall именно по этой причине. Я знал, о чем они думают: «С чего бы нам позволять этим двум чокнутым месяцами зависать в студии и раздувать бюджет до небес, раз нам в итоге удастся продать от силы 1,3 млн. пластинок, а с учетом того, как паршиво шли продажи предыдущих двух альбомов Джексонов, нам не удастся продать и половины этого тиража». Я понимал все это. Они просто не знали ничего другого, и им не с чем было сравнивать, но в воздухе уже витал дух перемен. Они боялись встать и сделать что-то новое, боялись действовать напористо, боялись новаторства. Они не понимали, какой путь мы тут прокладываем.

Я старался с пониманием относиться к их страхам, но это было сложно. Весь персонал лейбла постоянно занимался новыми релизами. Каждую неделю выходило от пяти до двадцати новых пластинок, и им приходилось со всем этим работать. Поэтому, когда такие люди, как Майкл Джексон (которого тогда воспринимали как «отработанный материал») и Куинси Джонс (которого все считали джазовым музыкантом, неспособным на какие-то новшества), приходят и хотят немного встряхнуть этот мир, потратить немного денег, попробовать сделать что-то уникальное, они, скорей всего, не получат поддержки. Компания думала исключительно о графиках и стабильности, а не новаторстве и дерзких открытиях.

В Columbia Records с нас тоже не слезали, практически каждый день пытаясь вбить нам в головы, что альбом уже пора отправлять на мастеринг, и что его нужно сдавать до указанного в контракте срока независимо от того, на какой стадии законченности он находится. «У нас еще не сведена песня как следует!» — «Очень жаль, но у нас график». — «Мы еще не записали партию духовых!» — «Очень жаль, но у нас график». — «Майкл недоволен вокалом в нескольких треках!» — «Очень жаль, но у нас график». Любому рационально мыслящему человеку, прослушавшему ранние версии песен, давно стало бы ясно, что здесь происходит что-то интересное и новое, что-то, что неизбежно будет отлично продаваться. Но здесь рациональных людей не было. Потому что для них существовали только графики, графики, долбанные графики.

Сюда же можно отнести бесконечные встречи с президентом Epic, Доном Демпси, на которых мы обсуждали бюджет. Дон был хорошим парнем, но и ему недоставало широты видения. Он не видел потенциал Майкла и не хотел тратить на него больше денег, чем он тратил на прочих своих чернокожих артистов. Бюджет принимался еще задолго до того, как пластинка была закончена. Каждый раз я выходил от Дона с сильным головокружением и тяжестью в животе, а затем шел к Майклу в студию и говорил ему: «У нас проблемы. Эти ребята не на одной планете с нами». Но мы решили делать то, что сделал бы любой хороший командный игрок: проигнорировать руководство. Майкл и Куинси не собирались сдавать работу, пока она не будет полностью готова, и в этом я их полностью поддерживал.

****

MTV был не единственным каналом, который поддержал нас. Я организовал Майклу интервью с Сильвией Чейс на ABC’s 20/20. Она провела с нами в туре целую неделю, и с самого первого дня Майкл пиарил себя лучше, чем это сделал какой-либо пиар-агент. Первый концерт, который снимала ее группа, был в Oakland Coliseum. Чтобы добраться до сцены, артиста нужно было провезти на машине по длинной подъездной дорожке, отгороженной перилами, защищавшими автомобиль от фанатов. Пока водитель вел лимузин к этой дорожке, Майкл посмотрел на собравшиеся толпы и заявил продюсеру:
– Я сейчас открою люк на крыше, вылезу наверх и помашу толпе, а вы снимайте.

Продюсер восприняла эту идею скептически, но Майкл заверил ее:
– Доверьтесь мне. Это будут фантастические кадры.

Едва наш начальник охраны это услышал, он схватил меня за рукав и зашипел мне на ухо:
– Рон, не позволяй ему это делать. Это очень и очень плохая идея.
– Чо, серьезно? – сказал я, уже прикидывая «народное восстание», которое увидят миллионы зрителей телеканала, и то, какими непрофессиональными идиотами мы будем выглядеть в глазах публики. Но прежде чем кто-либо из нас сумел его остановить, Майкл открыл люк, и едва из люка показалась его афро-прическа, фанаты сошли с ума. Через тридцать секунд этого безобразия я схватил Майкла за руку и втащил его обратно в машину – возможно, жестче, чем следовало бы (он потом неделями попрекал меня этим). Слава Богу, на нас никто не набросился, но хаос там царил страшнейший. Разумеется, никаких трагических инцидентов не произошло, однако персонал концертного зала был обозлен этой выходкой донельзя. Впрочем, Майкл страстно жаждал этого внимания, и на ранних этапах его карьеры это ненасытное желание любви и обожания публики порой затмевало и логику, и здравый смысл.

Через две недели начальник охраны зала позвонил мне и спросил:
– Что за чертовщина у вас там произошла, парни? Ваш мальчик едва не вызвал беспорядки.

Совет для музыкального менеджера № 1562: Если оказался в куче собственного дерьма, скидывай вину на кого-нибудь другого. Я ответил:
– Наш мальчик едва не вызвал беспорядки? Ну не знаю, как по мне, это выглядело как прокол со стороны вашей охраны.

Впрочем, я отвлекся от темы. Опять.

Off The Wall вышел пару месяцев назад, и мы наконец-то отправились в тур. Майкл много лет провел на гастролях, так что нам были хорошо знакомы все плюсы и минусы этих поездок, но в этом туре он впервые исполнял свои сольные композиции и, естественно, хотел, чтобы все было идеально, чтоб зрители получили за свои деньги по полной программе, чтоб все прекрасно развлеклись, и чтоб реакция на эти выступления была куда круче, чем на лучшие концерты Jackson 5. Мы собрали отличную команду музыкантов, а еще, по настоянию Майкла, наняли иллюзиониста Дуга Хеннинга, который должен был помочь поставить шоу.

Во время первых встреч все терпеливо слушали, как Майкл расписывает свои планы для шоу (в эти планы входили полеты, исчезновения, живые животные и, естественно, волшебство). По задумчивому и слегка растерянному лицу Дуга я видел, что он пытается придумать, как наилучшим образом реализовать идеи Майкла, но, прежде чем он ответил, мы с Крисом Лэмбом (главным технологом тура) завалили его вполне логическими вопросами: сколько нам потребуется оборудования? Сколько времени потребуется, чтобы все установить, а потом разобрать? Сколько это будет стоить? Сможем ли мы перевозить все это из одного города в другой? К большому огорчению Майкла и Дуга, нам не удалось воплотить бОльшую часть этих идей. Кроме того, если бы нам это удалось, это выглядело бы как цирк, а не концерт. И мне снова пришлось стать парнем, приносящим плохие известия – сказать Майклу, что мы можем сделать и чего не можем. К счастью, Майкл вовремя оценил ситуацию и не жаловался.

Как я уже говорил, Майкл боялся летать, поэтому весь этот цирк путешествовал по стране автобусами. А поскольку мне выпало быть частью этого цирка, мне тоже приходилось ехать автобусом вместе со всеми, и это сводило меня с ума. Места внутри было мало, заняться было нечем, это же 1980 год, поэтому и мобильных телефонов тоже не было, чтобы я мог решать какие-то рабочие вопросы. Самыми лучшими минутами этих поездок были остановки у обочины. Единственным минусом этих остановок было то, что с нами в автобусе был и Джо Джексон, и, поскольку никто больше не хотел с ним связываться, а ему было скучно, он постоянно падал мне на уши – просто чтобы как-то убить время.

Путешествовать с одним лишь Майклом было намного проще и веселее, особенно на ранних этапах. Мы с ним ездили в Европу для продвижения Off The Wall. Майкл упорно трудился и хватался за любую возможность засветиться на людях, и мне приходилось сопровождать его везде. Это было очень утомительно. В редкий свободный вечер, после ужина, я приходил в свой номер в отеле и, не раздеваясь, падал на кровать. Стоило мне начать дремать, звонил телефон. Это был Майкл:
– Рон, спускайся в холл через десять минут.
– Майк, ты о чем? Мы на сегодня закончили. У нас больше никаких встреч по графику.
– Просто спускайся в холл. Через десять минут. Ты должен спуститься.

Ну уж нет, подумал я, на сегодня я свою работу уже выполнил. Но Майкл знал, как заставить тебя сделать то, что ему нужно, поэтому через 10 минут я спустился в холл вместе с двумя телохранителями. Я спросил их, куда мы идем, но они не знали. Через пару минут мы уже ехали в машине к концертному залу London Palladium, где в тот вечер выступал Либераче. Я спросил Майкла:
– Зачем ты потащил меня с собой?
– Рон, тебе это понравится.

Это вряд ли, подумал я.
– Вот погоди, увидишь, что у них на разогреве, – продолжал он. – Танцующие фонтаны! Там будет вода, и она выстреливает вверх, и она разноцветная, и все просто чудесно!

Эти танцующие фонтаны оказались совсем не чудесными. Напоминаю, это были самые первые попытки сделать компьютеризированное шоу, и попытки эти были довольно сырыми. Но Майкл был в восторге. Когда воду выключили, свет погас, и на сцену вышел толстый джентльмен нетрадиционной ориентации, одетый в длинную норковую шубу, Майкл неистово зааплодировал, и аплодировал долго и громко.

Примерно через двадцать минут с начала шоу я повернулся к одному из телохранителей и сказал:
– Все, с меня хватит. Я пошел. Это выше моих сил.

Я ушел, не попрощавшись с Майклом, но он был так увлечен шоу, что, наверное, и не заметил моего отсутствия. На следующее утро он позвонил мне в номер:
– Почему ты ушел? Шоу было потрясающее! Мы полтора часа просидели у него в гримерке потом, а ты все пропустил!

Я редко слышал, чтобы он был так раздражен и сердит, и в какой-то миг я даже решил, что он сейчас (а) уволит меня, и (б) велит одному из телохранителей вышвырнуть меня из отеля. Мораль той истории была такова: уж если Майкл Джексон затаскивает тебя на какой-то концерт – сиди до самого конца, и неважно, кто выступает – Либераче или Джеймс Браун.

Все это напомнило мне один поздний звонок от него в 1978 году.
– Рон, проснись! Проснись! Фред приезжает!
– Фред? Какой Фред?
– Ну Фред. Фред!
– Какой Фред, Майкл?
– Фред Астер! Ему будут вручать награду Американского национального театра в Сенчури-плаза! Я должен там быть. Я должен быть в первом ряду!

Я заказал нам столик прямо перед сценой. По обоим бокам сцены стояли стойки с фотографиями Астера размерами 50х50 см. Весь вечер Майкл улыбался во весь рот, словно ему было девять лет, и он пялился на Санта-Клауса в местном универмаге. В конце мероприятия, когда мы собрались уходить, Майкл сказал мне:
– Нет, мы пока не можем уйти. Мы не уйдем, пока не заполучим одну из этих штук.
– Каких штук? – удивился я. Он указал на огромную фотографию с левой стороны сцены:
– Вот этих.
– Майк, – сказал я, – я не могу просто подняться на сцену и взять ее.

Он огляделся по сторонам:
– Да никто же не смотрит. Хватай и всё!

Он был прав. Никто не смотрел. Так что я схватил фото со стенда. Но чувствовал себя как полный придурок, пока мы ждали свою машину, и все это время мне приходилось тащить эту фотографию в руках.

Чуть позже на той же неделе, в Лондоне, мы с Майклом смотрели Top of the Pops у него в номере. Мне эта программа казалась британской версией American Bandstand – живые исполнители пели под фонограмму. Где-то в середине шоу ведущий объявил: «Леди и джентльмены, Адам Ант!»

Мы с Майклом знали Адама, но еще ни разу не видели его выступление. Он не только отлично звучал, но, что было немаловажно для Майкла, еще и захватывающе выглядел: он был одет в военную форму. Майкл молча, пристально уставился в экран. Я уже видел, что колесики завертелись, но в какую сторону – предположить не мог.

На следующий день, прямо посреди очередного пиар-мероприятия, Майкл отозвал меня в сторонку и сказал:
– Рон, мне надо найти какую-нибудь контору по костюмам.

Я давно привык к просьбам Майкла, часто неуместным, но все же переспросил:
– Зачем тебе? Для чего тебе контора по костюмам?

Он широко улыбнулся и ответил:
– Адам Ант.

Я навел справки и нашел одну из крупнейших британских костюмерных, Berman’s and Nathan’s Costumes of London. Они шили костюмы для кинофильмов о войне, включая «На западном фронте без перемен», «Три мушкетера» и «Империя солнца», так что у них было все, что нужно. На следующий день я и местный художник по костюмам прочесали весь их склад в поисках костюма в милитари-стиле, похожего на костюм Адама. Я выбрал около двадцати костюмов, отдал их дизайнеру и велел сшить копии.

Всю свою последующую жизнь Майкл почти всегда появлялся на людях в костюмах в стиле милитари. И за это можете поблагодарить Адама Анта. (Постскриптум: Майкл, разумеется, никогда не упоминал его. Когда его спрашивали о пристрастии к милитари-пиджакам, он отвечал: «Просто они меня вдохновили». И только.)

То же самое касалось и лунной походки. Фанаты и пресса приписывали создание этого движения Майклу, но, как и в случае с военной формой, он позаимствовал это у кого-то другого и переформатировал полностью под себя и свой стиль.

Я знаю, почему он никогда не упоминал ни Адама, ни танцовщиков, помогавших ему разрабатывать знаковые движения: потому что он хотел делать то, чего никто не делал раньше. Он постоянно твердил: «Найдите мне кого-то, кого еще никто не видел!» Это было трудно, если вообще выполнимо, поскольку в те дни любой, кто добился хоть чего-то стоящего, сразу попадал в поле зрения публики. Поэтому, как и во всех случаях, когда дело касалось Майкла, мне приходилось придумывать и изобретать решения, далеко выходящие за рамки стандартных.

Листая какой-то журнал, я наткнулся на рекламу парня, который называл себя «Человеком-ядром». Это был какой-то сумасшедший итальянец, который залезал в пушку и «выстреливал» из нее вместо обычного пушечного ядра. Это явно понравилось бы Майклу, поэтому я связался с менеджментом, и они прислали мне видеокассету с запиской от самого «Человека-ядра»: «Я могу давать только одно шоу в день».

Естественно, подумал я, вставляя кассету в видеомагнитофон. На экране я увидел слегка располневшего мужчину средних лет, который забирался в пушечное дуло, после чего пушка выстреливала по направлению к страховочной сетке. Каждый раз, выбираясь из этой сетки, человечек так шатался и хромал, что мне казалось – упади он сейчас, он уже не встанет. Не самое отрепетированное выступление, но я все равно показал Майклу эту кассету. Естественно, Майкл был в восторге.

– Ну, не знаю, Майк, – сказал я ему, жалея, что вообще показал ему эту запись. – Мне это не очень нравится. Это больше похоже на промежуточный номер, чтобы развлечь толпу между основными номерами.

Едва я это сказал, я понял, что это самое худшее, что я мог сказать в данной ситуации, поскольку Майкл очень любил цирк. Впрочем, разум взял верх, и Майкл и Человек-ядро – слава Богу! – так никогда и не пересеклись на одной сцене.

****

Когда мы начали записывать Thriller весной 1982 года, я виделся с Майклом каждый день. Мы почти всегда встречались в его доме, поскольку (а) я жил в паре кварталов от него, и (б) он не водил машину. Мы ехали в студию, где он часами работал над какими-то музыкальными отрывками, которые чаще всего так и не увидели свет. Через 10-12-15 часов в студии мы снова садились в мою машину, в которой была превосходная аудиосистема, и слушали кассеты с плодами его дневных трудов. Чаще всего, прослушав что-то, над чем он работал весь день, он говорил «мне не нравится», и на следующий день начинал с нуля. Мало кому удавалось увидеть в нем этот перфекционизм. Именно поэтому он долгое время был величайшим артистом мира. Потому что для этого нужно усиленно трудиться. Майкл Джексон пахал как проклятый, чтобы этого добиться.

Небольшая ремарочка: иногда Майкл приезжал в студию с огромной сумкой из мешковины и кидал ее на микшерный пульт. Внутри сумки лежал его толстенный питон, Маслз. Когда Куинси или кто-то из звукоинженеров пытался убрать рептилию с пульта, Маслз шипел как сумасшедший. Куинси потворствовал выходкам Майкла – он считал, что личная идиосинкразия может привести к созданию гениальной музыки, но звукоинженеры не разделяли его мнение. Один из них говорил – «опять эта гребаная змея», и у Майкла срывало крышу, но не потому, что кто-то оскорбил его питомца, а потому, что они сделали это в непристойных выражениях. Видите ли, в присутствии Майкла ругаться было нельзя – это выводило его из себя. Он никогда не ругался. Если ему нужно было в туалет, он никогда бы не сказал «мне надо отлить», о, нет, он говорил «мне надо пи-пи». А уж если кто-то ругался матом – забудьте об этом. Он зажимал руками уши, зажмуривался и шептал: «не-надо-не-надо-не-надо-не-надо!»

В 1984 году, когда локомотив по имени Thriller все еще несся вперед на всех парах, меня пригласили в Хейвенхерст на очередное собрание. Когда я прибыл, Майкл, Джо и братья все сидели на диване в гостиной… и все братья были в темных очках. Блин, подумал я, очередное чертово собрание в очках. А за диваном стоял самый скользкий промоутер за всю историю шоу-бизнеса – Дон Кинг, с самой дерьмовой улыбочкой, которую только можно было вообразить. Мне не стоило удивляться. Джо и Дон могли бы быть братьями по крови. Джо сразу взял с места в карьер:
– Я собрал вас всех, чтобы объявить о нашем новом а-а-а-афигительном денежном проекте. Сейчас мой партнер вам все расскажет подробно, – он указал на Кинга, но прежде чем тот раскрыл рот, Джо продолжил: – У нас будет самый грандиозный тур за всю историю. Не самый грандиозный черный тур. Не самый грандиозный белый. Просто самый грандиозный. И все уже подписались, даже Майкл.

Моей первой мыслью было: Джо впечатляюще все провернул, даже не дал Кингу вставить свои пять копеек. А моей второй мыслью было: как им удалось затащить в это Майкла? Я знал, что братья сразу подпишутся на это, но мне казалось, что Майкл к этому времени поумнел. Теоретически, предполагал я, Кинг мог дать каждому из них, включая Джо, пачку налички – может, сто кусков, может, миллион, кто знает – и потом сказать, что им нужно всего-то уговорить Майкла поехать в этот тур, тогда они смогут заработать еще больше. Кинг знал, что без Майкла ничего не будет. Даже они не были настолько тупыми, чтобы поверить, что кто-нибудь заплатит сотни баксов, чтоб посмотреть на Джексонов без Майкла.

Как по мне, для Майкла это была ужасная идея. Этот проект, хоть и денежный, будет отнимать у него время и силы, которые он мог бы потратить на свои проекты. Я был уверен, что промоутеры этого тура – шарлатаны, как и все приятели Джо. А Кинг притащит еще парочку со своей стороны. И все это плохо отразится на имидже Майкла. С учетом всех действующих лиц, этот тур будет кошмаром любого специалиста по логистике.

Но как они уговорили на это Майкла? Уговорили его отказаться от проекта, благодаря которому он становился международной легендой? Опять же, чисто теоретически, я предполагал, что против него применили и психологические, и физические методы давления. Я буквально видел, как братья говорят ему, какой он отвратительный брат, если предпочел карьеру родной крови. Я видел, как Джо задвигает его в угол, нависает над ним и орет: «ты, мать твою, делай, что я говорю, а не то…» И я видел, что Майкл – самый известный человек на земле – не решается дать им отпор.

Мы с Майклом не упоминали этот тур до следующего дня. Он позвонил мне через пару часов после этой встречи, но по какому-то другому вопросу, а я ждал, заговорит ли он об этом или нет. Он не заговорил. Когда мы сидели в его студии, я отважился отговорить его от этой затеи:
– Майк, если ты поедешь в этот тур, это будет самой большой твоей ошибкой. Ты уже сделал пятнадцать шагов вперед, а если свяжешься с этой катастрофой, то тебя отбросит на пятнадцать сотен шагов назад. Посмотри, чего ты добился. Не надо этим рисковать. Я знаю, ты хочешь поддержать братьев, но ты не можешь позволить им и Джо управлять твоей жизнью. Тебе нужно набраться смелости и дать им отпор. Они уничтожат все, что ты с таким трудом построил. Это будет конец твоей империи. Ты должен отстаивать свое мнение. И, Майкл, дело не во мне. У меня нет никаких интересов в этом, мне без разницы, поедешь ты или нет. Я говорю тебе это как друг. И я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе разобраться с Джо и братьями.

Но, как всегда, если Майкл Джексон принял какое-то решение – хоть убей, он не отступится. Если бы я увидел хоть намек на то, что он сомневается – я бы нашел способ закрыть Виктори-тур еще до начала. Я бы провел расследование и узнал, кому где подмажут и сколько положат в клювик до, во время и после тура. Я бы показал Майклу, сколько денег вытащат из его карманов. Я бы нарисовал ему целую гребаную схему и расписал бы подробно, как его отымеют с этим туром. Но я знал, что все это не стоит ни моего времени, ни усилий, ни денег… Да, мне бы такое расследование влетело в копеечку, но я был готов пойти на это ради Майкла. Готов был заплатить за это свои собственные деньги. Но я знал, что его страх перед Джо и чувство долга перед братьями затмевает и факты, и логику.

Я никогда не узнаю, как Джо удалось убедить его уволить меня. Может, он обрисовал ему какой-то план развития карьеры, который Майкл счел удачным. Может, он сказал что-то про то, как мы, белые евреи, крадем его деньги. Может, он просто отдубасил его как следует. Я не знаю, как это случилось, и, честно говоря, мне неинтересно выяснять. Психологический ущерб, нанесенный Майклу родным отцом, случился так давно и залегал так глубоко, что даже целая команда гениальных специалистов не сумела бы ни определить, что не так, ни исправить это.

На следующее утро я получил письмо об увольнении. Все было очень прямолинейно: меня уволили, но я буду получать свою долю от всех проектов, над которыми работал. Был ли я разочарован? Еще бы. Зол? О, да. Удивлен? Ни капельки. Меня все это крайне расстроило, ведь я отдал этому парню все, что у меня было. Я сражался за него. Я плакал вместе с ним, я праздновал его победы вместе с ним, я постоянно прибегал по первому требованию. Я был с ним все время. Да любой на моем месте впал бы в депрессию. Мне надо было с ним поговорить. Мне не хотелось, чтобы наши отношения вот так закончились.

Я говорил с Майклом по телефону по 20 раз на дню, и он никогда не игнорировал мой звонок. У него было три номера: личный, очень личный и очень-очень личный. Он всегда отвечал на мои звонки, всегда. Я позвонил по личному номеру: «Набранный номер не обслуживается». Я бросил трубку.

Я позвонил по очень личному номеру: «Набранный номер не…» Я бросил трубку.

Я позвонил по очень-очень личному номеру: «Набранный номер…» Я бросил трубку.

В какой-то момент после нашего последнего разговора он отключил все три своих номера, просто чтобы не говорить со мной. Я знал, что ехать к нему домой бессмысленно. Если он прячется от меня по телефону, то лично тем более говорить не станет. Вот так все и закончилось между мной и Майклом Джексоном. По крайней мере, на тот момент.

Через год я был за кулисами Shrine Auditorium, на одной из тысяч церемоний награждений, происходивших в Лос Анджелесе каждый год. Я шел по длинному коридору, ведшему к гримерным, и увидел начальника личной охраны Майкла, Билла Брэя. Я позвал его: «Эй, привет, Билл, как дела?»

Он небрежно махнул мне рукой, затем повернулся и зашел в одну из гримерных. Понятия не имею, что он сказал Майклу. Может: «Рон Визнер здесь, он придет разбираться, так что никуда не ходи без меня». Или: «Рон Визнер здесь, может, вам стоит поздороваться?» Или: «Рон Визнер здесь. Хочешь, чтобы я отметелил его?»

Мне некогда было думать об этом, поскольку мне нужно было в одну из гримерных в конце коридора. Но когда я проходил мимо двери Майкла, дверь открылась. На пороге стоял Билл. И я решил рискнуть:
– Майк здесь?
– Да, заходи.

Я шагнул через порог, и вот он, мой старый приятель, Король поп-музыки. Без какого-либо приветствия я заявил ему:
– Знаешь что, парень? Ты самый творческий человек, которого я когда-либо знал. Но яйца ты так и не отрастил.

А затем я повернулся и вышел.

Через два дня у меня зазвонил телефон.
– Алло.
– Рон, мне так жаль. Я не хотел, чтобы все так случилось.
– Ну, все так случилось, Майк. И случилось потому, что ты сам это спровоцировал. Так что не надо мне тут рассказывать. Это твоя вина. Ты не сумел разобраться со своим стариком, а заплатить за это пришлось мне.

Через секунду он повторил:
– Мне очень жаль.
– Мне тоже есть о чем жалеть, Майк.

Он еще что-то бормотал пару минут, не говоря ничего конкретного, затем повесил трубку. И с тех пор явно хотел, чтобы я вернулся. Откуда я знаю? Потому что он снова звонил мне по 20 раз в день. Иногда спрашивал совета, иногда ставил мне какой-то музыкальный отрывок, а иногда звонил просто поздороваться. Я отвечал на все его звонки, и наши беседы всегда были цивилизованными, но глубины в этом взаимодействии уже не было, потому что я так хотел. Я мог дружить с ним, но если он не хочет извиниться, не может встать и быть мужиком – то ни о каком возвращении былых отношений не может быть и речи. И для него это было огромным несчастьем, потому что, можете мне поверить, ему нужен был хороший советчик. И ничего этого он не получил от человека, которым заменил меня. Фрэнк Дилео был хороший, талантливый малый с обширными связями, но явно не тот человек, который будет холить и лелеять Майкла. А Майклу это было крайне необходимо.

Видите ли, когда я был его менеджером, его жизнь была продуктивной и относительно беспроблемной, потому что я заботился о том, чтобы он получал безусловную поддержку, и заодно служил детектором дерьма. Все его самые большие проблемы касались его эксцентричности – пластических операций и т.д., но после моего ухода все покатилось по наклонной плоскости. Ранчо «Неверленд», на котором он жил с 1988 по 2005 год, было настоящей денежной ямой. 3000 акров, огромный зоопарк и аттракционы – это был мини-Диснейленд. Зная его отношение к Диснейленду, разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы уговорить его отказаться от этого. А ведь следовало бы. Одно только содержание этого дома – черт, это даже не дом, это целый город! – обходилось ему в миллион долларов в неделю. Его затраты тоже вышли из-под контроля, и никто не мог сказать, что именно он покупал. Это была просто… всякая ерунда. У него были хранилища по всему Лос Анджелесу, доверху набитые всякой всячиной, обломками его карьеры: рекламные щиты, сценические декорации и прочий хлам. Он был плюшкиным еще до того, как в мире появились плюшкины. Содержание всех этих хранилищ стоило шестизначную сумму в месяц. Это миллион долларов в год.

Ближе к финалу он все больше и больше отгораживался от общества. Он перестал доверять кому-либо и все больше отдалялся от людей, которым он был небезразличен. Ему был нужен кто-то вроде Куинси, кто мог бы направлять его творческую энергию в позитивное русло, обратить ее на созидание чего-то прекрасного. А еще ему был нужен кто-то (уж простите, если это прозвучит эгоистично) вроде меня – у кого достаточно храбрости обрисовать ему истинное положение вещей, сказать ему, что весь мир воспринимает его уже не просто немного эксцентричным, сказать ему, что его отец – денежная пиявка. В конце концов, просто велеть ему собраться и взять себя в руки, мать твою!

Но этой страховочной сетки у него больше не было, и он пустился в свободное плавание. Он стал отшельником и позволил себе все глубже и глубже погружаться в странный, депрессивный и токсичный мир.

Я поддерживал с ним связь до самого конца, регулярно заезжал к нему, и там он ставил мне треки, которые записывал у себя в домашней студии. Но в тот момент он редко что-либо доводил до конца. Коротенькая мелодия, инструментальный припев, басовая партия или даже парочка, но полноценных, законченных песен уже не было. Впрочем, у него всегда было что послушать, потому что он оставался творческой динамо-машиной. Возможно, он уже не был так одержим музыкой, как в восьмидесятых, но он работал, даже когда был нездоров (а нездоров он был почти постоянно).

Если бы он достаточно заботился о себе, если бы не расшвыривал деньги во все стороны, если бы не сжег все мосты в отношениях с такими людьми, как Куинси – он по-прежнему создавал бы музыку, которая была бы не хуже (а то и лучше) Off the Wall и Thriller, и по качеству, и по уровню продаж. Я верю, что если бы он просто нормально питался, принимал витамины, избегал некорректно прописанных медикаментов и общался с людьми, которые видели в нем человека, а не банкомат, он бы все еще был здесь. Да взять хотя бы Брюса Спрингстина. Он на 9 лет старше Майкла, и он здоров как бык, активно работает на сцене и в студии, потому что хорошо питается, занимается спортом, упорно трудится и не отвлекается на ерунду. Все просто. Но Майкл и слышать ничего не хотел.

За две недели до его смерти, когда он готовился к туру This Is It, до меня начали доходить шепотки, что дело пахнет керосином – и все гораздо хуже, чем обычно. Говорили, что он ужасно выглядит, куда ужаснее, чем когда-либо, но AEG, компания, рекламировавшая тур, не собиралась отменять концерты, чтобы дать ему время выздороветь. Они наняли доктора, Конрада Мюррея, который должен был помочь ему восстановиться, что в данном случае означало накачивать его всякими бодрящими препаратами. На самом деле это был коктейль смерти, и если бы AEG (а) наняли настоящего врача и/или (б) отменили тур, бедняга, возможно, был бы жив. Но, по мнению компании, Мюррей должен был обеспечить работоспособность Майкла, потому что шоу должно продолжаться (предварительные продажи билетов уже принесли им миллионы долларов, пятьдесят концертов были распроданы за считанные минуты).

За несколько дней до смерти Майкл позвонил мне и предложил встретиться. Я приехал к нему в Staples Center, где проходили репетиции. Он очень давно не выглядел по-настоящему здоровым, но то, что я увидел, выходило за всякие рамки приличий. Когда я увидел его, моей первой мыслью было: да он же выглядит как гребаный военнопленный! В принципе, он всегда был худощавым, но сейчас похудел еще больше; я прикинул, что он весил от силы 45 кило. Я знал, что он действительно хочет дать эти концерты, и я надеялся, что он сможет их отработать, потому что это помогло бы ему чисто психологически. Но когда я увидел, как он, едва передвигая ноги, бродит по сцене, я понял, что до Лондона он не дотянет. Никак.

Собственно, уже тогда я знал, что вижу его в последний раз.

В его глазах застыло это хорошо знакомое мне выражение – выражение полного смирения с неизбежностью. В его глазах читалось «это конец», и это разбило мне сердце, потому что до начала 2000-х, когда все полетело в тартарары, у него было все. Мы все знаем, как он великолепно поет и танцует, но мало кто знает, что он был бесстрашен. Он бы попробовал что угодно – что угодно! – чтобы развлечь толпу, и неважно, сколько их там, 100 или 100 000.

Он сражался с демонами, о которых никогда не говорил мне, но даже если бы и сказал, я бы, наверное, ничего не понял. Мы происходили из совершенно разных миров, но несколько лет мы вполне продуктивно работали в команде. В его жизни было множество эпизодов, о которых я вообще ничего не знаю – я никогда не сую нос в личную жизнь клиентов, и тот Майкл Джексон, которого я знал, просто хотел создавать лучшую музыку в мире, музыку, которую будет слушать множество самых разных людей. Поэтому меня бесконечно угнетает тот факт, что многие запомнят его трагический, мрачный конец, а не его яркое, живое начало и все то, что он сделал, чтобы изменить правила этого бизнеса.

Перевод: Юлия Сирош aka justice_rainger